Разгладив длинную серую бороду, гном присел отдохнуть на каменную ступень и, вдыхая полной грудью переполненный серой воздух подземелья, скрутил толстыми пальцами бумажку, пропитавшуюся потом его ладоней, предварительно насыпав на нее пахучего курева. Порывшись в кармане, он достал блестящую в полумраке зажигалку, два раза щелкнул, высекая огонь и проклиная стершийся кремень. На третий раз тонкий палец огня обхватил сжатую в зубах карлика самокрутку, воспламеняя ее. Гном быстро локализовал огонь, сведя его к мерному тлению — не было нужды портить себе удовольствие.

Кирка, брошенная и забытая, висела в стене над его головой. Смотреть вверх он не хотел — огромный провал штольни и кусочек звездного неба над головой всякий раз вызывали в подземном проходце чувство головокружения. Окутанный клубами белого дыма, гном смотрел на подкованные железом носки своих сапог, не желая поднимать взгляда, чтобы не наткнуться на издевательский плакат “Настоящие гномы курят лишь трубочное зелье”, висевший на другом конце коридора. Он и курил настоящее трубочное зелье, только не из дубовой трубки с золотым мундштуком, а варварски скрутив драгоценное топливо в засаленную салфетку, которую он украл вчера за ужином.

Докурив самокрутку, гном сплюнул ее на землю, затушив сапогом. Ему еще влетит за это, когда его проделка обнаружится, но гному было все равно.

Звездное небо, далекое и манящее, издевательски смотрело на него с высоты.
* * *

...В душевой он остался наедине с собой. Без таких неприятных посредников, как мятый комбинезон, перепачканный грязью, пропахшее потом белье и погнутая шахтерская каска, лампочка на которой перегорела два года назад.

Включив горячую воду, он уткнулся лбом в кафель, глядя, как по синей глади бегут зеркальные червячки брызг.

Он вышел из тесной кабинки, окутанный клубами пара, шлепая мокрыми босыми ногами по холодному полу. В другом конце зала зазвонил телефон, гном, быстро семеня короткими ногами, подошел к нему и снял трубку.

— Да? — спросил он хрипловатым от частого куренья голосом. Из трубки донеслось ворчание, как будто кто-то мял фантик от конфеты, потом раздался противный женский голос. Гном поморщился и ответил. — Нет. Буду поздно. Почему нет? Нет и все! Черти...

Он бросил трубку, и, усевшись на пол, обхватил голову руками.

“Дьявол! Почему опять я! Клянусь всеми тайнами глубин подгорных — эта чертовка зашла слишком далеко!”

Телефон зазвонил еще раз, гном подскочил и с размаху швырнул им о стену, наслаждаясь треском и короткими гудками, которые зазвучали из динамика, торчащего в сломанном пластмассовом корпусе.

Он отошел назад к шкафчикам, открыл дверцу, взял чистый комбинезон и натянул его, не переставая ворчать. Расписавшись в учетной книге, он забрал свой чемоданчик и зашел в лифт. Лифт был старинный, напоминающий о временах, когда телефоны были сделаны из железа, со смешными латунными трубками; чтобы сломать такой телефон, нужно было пару раз ударить его кувалдой, а не просто бросить на пол. Гном порадовался тому, что те далекие времена уже прошли, и нажал кнопку с цифрой 0. Кнопка была грязная, раздавленная многократными нажатиями и прожженная посредине. Железные решетки на дверях лифта с грохотом защелкнулись, и чудовищный аппарат начал движение. Гном уселся на свой чемодан и начал терпеливо ждать...

К сожалению, старые лифты, помимо дурацких решеток и прожженных кнопок, обладали еще одной идиотской особенностью: их можно было останавливать на любом этаже. Этакая лифтовая модель демократии... Кабинка, закрытая узорчатыми решетками, остановилась, едва начав свое движение и проехав чуть больше двух этажей. Гном, скрипя зубами, наблюдал, как толпа пассажиров вломилась в его лифт и, возбужденно переговариваясь, начала толкаться локтями, спинами и другими частями тела, не проявляя никакого уважения к его бородатой персоне.

Шахтер терпел эти издевательства целых два этажа, после чего, глубоко вздохнув, полез в карман и вытащил бумажную салфетку, родную сестру той, которую он стащил в столовой сегодня утром. Насыпав на нее трубочного зелья, он осторожно скрутил ее, рассыпав все же немало курева из-за постоянных пинков и тычков. Закончив эту магическую процедуру, гном поднял голову и довольно усмехнулся, не увидев на потолке привычного белого кружочка пожарной сигнализации. Два раза чиркнув зажигалкой, гном подпалил самокрутку и гордо поднял голову, пожевывая сигарету зубами и вдыхая ароматный дым. Ясное дело — все вокруг сразу закашлялись и стали требовать затушить сигарету. Гном только злобно усмехнулся, держа оружие борьбы с лифтовой демократией в уголке губ, и скрестил руки на груди, не вставая со своего чемоданчика. Конечно же, никто не пожелал проверить силы в споре с подземным гномом, зато на следующем этаже вся толпа, как по команде, покинула лифт, оставив отстоявшего таким образом свое достоинство гнома в гордом одиночестве. Вернее, оставив бы, если бы не один факт: в то время как все остальные покинули лифт, один смельчак шагнул в клубы белого дыма и остановился рядом с блаженствующим гномом.

— Добрый вечер, — спокойно сказал пассажир и протянул гному руку. Недоуменный шахтер пожал ее, раздумывая над тем, как незнакомец выдерживает едкий дым трубочного зелья, когда даже ему, гному, приходилось то и дело утирать слезы. Рука незнакомца оказалось тонкой и крепкой, преисполненный любопытства гном затушил сигаретку и бросил ее на пол лифта, топча подкованными железом сапогами. Дым рассеялся, и гном оказался лицом к лицу со своим собеседником — высоким стройным эльфом, одетым в черный деловой костюм, застегнутый на все медные пуговицы до самого воротника. В левой руке он держал черный чемоданчик — точь-в-точь такой же, как у самого гнома.

— Добрый... — согласился гном, отпуская руку эльфа. Теперь стало ясно, как тот выдерживал едкий дым: эльфы слыли большими доками в травах и трубочное зелье любили покурить не меньше гномов.

Эльф улыбнулся, показав гному все тридцать шесть своих зубов. Гном иногда на досуге размышлял — зачем остроухим так много зубов? Траву ими жевать удобнее, что ли?

— “Настоящие гномы курят лишь трубочное зелье”? — эльф процитировал рекламный лозунг, выразительно глядя на раздавленную самокрутку, все еще подающую признаки жизни и дыхания.

— Я и курил трубочное зелье, — пробурчал гном, добивая сигарету. — Просто трубка треснула...

— А-а... — понимающе протянул эльф и опытным движением открыл чемодан, доставая оттуда две трубки, дубовые, с золотыми мундштуками и плавным изгибом посредине, как раз такие, о которых мечтал гном.

“Коммивояжер!” — с отвращением подумал шахтер и презрительно сплюнул.

— Итак, Севентх, — эльф усмехнулся и поднял бокал, — за нашу дружбу!

— Прошу, — сказал эльф, протягивая гному одну из трубок.

— Ничего не покупаю, — громко и отчетливо произнес тот.

— Ничего не продаю, — не менее громко произнес эльф и усмехнулся еще шире, чем в прошлый раз. — Во всяком случае, в свободное время. Элиет, отдел маркетинга.

“Оно и видно...” — подумал гном.

— Севентх. Шахтер, — буркнул он и взял предложенную трубку, гадая, что этому эльфу надо.

— Интересное имя, — заметил эльф, усаживаясь на свой чемодан по примеру гнома. Лифт не спеша полз, позвякивая решеткой.

— Имя как имя, — пробурчал гном, вертя трубку в руках.

Элиет пожал плечами и вытащил из кармана пакетик с зельем.

— Не желаете? — предложил он. — Хорошее, энмерское. Там такое собирают только самые прекрасные девушки мира. Такова политика компании.

— Не покупаю...

— О, черт, да бросьте вы это!

Эльф выхватил из рук гнома трубку и набил ее своим топливом, протянул назад, после чего занялся своей трубкой. Гном недоуменно принюхался — вроде все в порядке...

Тем временем Элиет, вытащив из кармана пиджака эмалированную зажигалку в виде цветка розы, раскурил свою трубку.

“Ох уж эти эльфы, не могут без выкрутасов...” — подумал гном, глядя на цветочную зажигалку.

Когда эльф из отдела маркетинга протянул ее, Севентх вежливо отказался и разжег свою трубку старым добрым медным прямоугольником, воняющим бензином, сажей и потом. Как и положено настоящему шахтеру.

Неизвестно, что подумал Элиет, но зажигалку гнома он разглядывал с неменьшим интересом, чем Севентх — огненную розу эльфа.

Когда кабинка неспешно поднимающегося лифта наполнилась белым дымом и обстановка стала располагающей к беседе, гном оторвался от трубки и спросил:

— Я ни в чем никого не упрекаю, но повторяю еще раз — я ничего не покупаю!

Эльф мелодично рассмеялся и дружески толкнул гнома плечом.

— Севентх, — сказал он, — я уже говорил, что не работаю в свободное время. У меня нет никакого желания тебе ничего продавать. Не бойся, требовать деньги за трубку и зелье я тоже не буду — можешь оставить себе. Все, что я хочу — это стать твоим другом, я недавно работаю в Корпорации, а заводить друзей в своем отделе запрещено. Такова политика компании.

Гном уже собирался усомниться в чистоте намерений своего друга, как вдруг лифт резко остановился и скрипнул дверями. Новая волна любителей лифтовой демократии уже собралась ринуться внутрь, но, натолкнувшись на стену белого дыма, поспешно отступила.

Элиет усмехнулся и встал, поднимая чемодан.

— Пойдем со мной, — предложил он.

Севентх протер слезящиеся глаза и непонимающе уставился на эльфа.

— Куда?

— В столовую. Думаю, сейчас самое время хорошо поужинать.

— Угу, только у меня денег нет.

— Ты это брось, Севентх. Ты теперь мой друг, и я тебе одолжу.

“Нет. Так не бывает. Этот остроухий что-то задумал, клянусь подземными тайнами глубин!”

...В столовой его ждал неприятный сюрприз: на всю стену повесили новый плакат. Вместо оптимистического “Сытый работник — хороший работник” на него пялилась улыбающаяся фотография главы Корпорации, под лицом которой было большими буквами написано: “Ты нужен Корпорации здоровым и сытым!”.

“Сволочь, — подумал Севентх, отводя взгляд. — Тварь”.

Усевшись за крайний столик, так, чтобы не видеть плаката, он дипломатично заказал пива с гамбургером. Элиет начеркал в меню целую кучу салатов. Эльф — он и есть эльф.

— В этот раз твое “я-ничего-не-покупаю” не пройдет, — предупредил эльф. — Или ты берешь себе нормальный гномий ужин, или я, клянусь, напичкаю тебя салатами так, что лопнешь!

— Э-э... — Севентх быстро добавил к пиву и гамбургеру мясной рулет и грибы. Элиет довольно улыбнулся, отдавая официантке заказ.

— Итак, Севентх, — эльф усмехнулся и поднял бокал с вином, — за нашу дружбу!

Гном пробурчал нечто одобрительное и обхватил мозолистой ладонью кружку с пенящимся пивом...

...Назад в лифт, ставший теперь родным и знакомым, они вернулись уже веселые и смеющиеся, как будто знали друг друга всю жизнь. Гном, раскатисто гогоча, втолковывал Элиету последние грубые шутки про главу Корпорации, которыми они, шахтеры, обменивались во время работы. Эльф дипломатично хихикал и слушал с искренним удовольствием.

Зайдя в лифт, друзья, как по команде, уселись на свои чемоданчики и, достав из карманов трубки, закурили их, освобождая необходимое для жизни и общения пространство. Когда лифт, треща решетками, добрался-таки до нулевого этажа, гном, весело срыгнув, поднялся на ноги, и, покачиваясь, поплелся к выходу из здания, горящему впереди черным провалом. Вывалившись на улицу, он вдохнул холодный, скрипящий на зубах зимний воздух и хлопнул эльфа по плечу.

— Ты... настоящий э.. хик!

— Я настоящий Э-хик? — эльф потер раскрасневшийся лоб. — Ну, спасибо, дружище.

— Не-е-е... — Севентх глупо улыбнулся, чувствуя, как падают на лицо снежинки, — ты нас-с-стоящий эльф! Хик!

— Ты тоже вроде не поддельный гном. — Элиет поднял стоящий на земле чемодан и пошел к остановке. Гном заторопился следом.

— Подож-ж-и!

— Чемодан не забудь! — весело крикнул эльф. — Я пока кэбби поймаю!

Мимо пронесся кэбби, обдав гнома теплой водой из луж, оставленных утренним дождем.

Гном сжал левую ладонь, нахмурившись и задумавшись о чем-то, потом вдруг вспомнил, что в ней должна привычно лежать облупленная, старая ручка его чемоданчика, и побежал назад, к центральному входу в Корпорацию. К счастью, чемоданчик был еще там — в этот поздний час стоянка у дверей была пустынна, и по ней катались лишь смятые листки бумаги да пестрели на снегу черные трупы раздавленных сигарет.

Уже подбегая к остановке, Севентх почуял неладное. Эльфа не было, а в темноте исчезал, сверкая фарами, белоснежный кэбби.

— Сволочь, — пробурчал гном, усаживаясь на чемодан. — Хоть и мой друг.
* * *

...Серо-рыжее небо, переполненное дымами заводских труб. Севентх сплюнул и опустил голову: лучше уж смотреть на землю, покрытую серым панцирем асфальта. Он побрел мимо выщербленных кирпичных стен, облепленных пожелтевшей бумагой объявлений и разноцветными рекламными плакатами.

Мимо пронесся кэбби, обдав гнома теплой водой из луж, оставленных утренним дождем. Севентх проводил уносящийся в рыжий туман белоснежный экипаж потоком отборной брани и агрессивной жестикуляцией. При этом он выронил чемоданчик, наклонившись за которым, почуял неладное: ручка чемодана не была выщербленной, с обсыпавшейся белой эмалью, к которой он успел привыкнуть до такой степени, что не сразу заметил разницы. Теперь она сияла белизной только что купленного, все еще пахнущего фабричной свежестью чемодана. Севентх принюхался и чертыхнулся — так оно и было. Обуреваемый неясными предчувствиями, он уселся посреди дороги и открыл чемодан. Кремовые листы бумаги, чистые и исписанные аккуратным почерком, тут же выпорхнули на волю, подгоняемые порывами утреннего ветра. Севентх с руганью изловил их и прижал к земле, пресекая все попытки к бегству. Листы затрепыхались, шелестя и умоляя бородача отпустить их. Один из предметов, завалившийся в угол чемоданчика, привлек внимание Севентха. Взяв его в руки и недоуменно повертев, он чертыхнулся: это была выполненная в форме цветка розы зажигалка.
* * *

Отдел маркетинга напомнил Севентху кроличью нору. Одетые в аккуратные пиджаки сотрудники Корпорации носились по серым коридорам с вызывающей благоговейное восхищение скоростью. Севентху с трудом удалось изловить одного из них. Это был хафлинг с длинной фиолетовой полосой закрашенной седины на рыжей голове — с хафлингами такое часто случалось. Всем известно, что эти коротышки — эксцентрики и дальтоники.

Гном помог хафлингу подняться — остановить рыжего коротышку Севентху удалось, лишь бросив ему под ноги злосчастный чемодан.

— Где здесь работает Элиет? — спросил гном, поглаживая серую бороду.

— Не знаю такого, — пропыхтел хафлинг с явным намерением рвануться дальше по одним ему известным делам. Севентх ловко поставил ему подножку и снова помог подняться.

— Он эльф, — добавил Севентх, надеясь, что такое уточнение прочистит обладателю фиолетовой седины голову. В конце концов, Элиет упоминал, что работает в Корпорации недавно, а значит, сослуживцы могут не помнить его имени.

Хафлинг по непонятным для гнома причинам скрипуче засмеялся. Севентх подождал секунд десять, после чего ударил рыжеволосого чемоданом по крашеной голове. Мохноногий коротышка сел на пол. Помогать подниматься Севентх ему не собирался.

— Это очень невежливо, — заметил хафлинг.

— Почти так же, как смеяться над чужими вопросами.

— Просто не родился еще на свете такой эльф, который бы пошел работать в отдел маркетинга. Это очень известный анекдот.

— Получается, что я случайно перепутал чемоданы с анекдотом? — угрожающе хмуря брови, спросил гном.

— Это ваша проблема, — буркнул хафлинг и с неожиданной прытью вскочил на ноги и умчался по серому коридору, сверкая рыжими пятками.

Гном, не найдя другого выхода, положил чемодан на пол и уселся на него, обхватив голову руками в приступе глубокого раздумья, что с ним в последнее время случалось крайне редко.

“Как так, нет такого сотрудника? Я-то всю жизнь думал, что эльфам самое место в рекламном бизнесе — улыбка на все тридцать шесть зубов! Что же теперь делать? Где искать?..”

Вывел его из этого состояния транса прозвучавший гонг, означающий начало смены. Севентх, спохватившись, вскочил и, прижимая к груди эльфов чемодан, понесся к лифту.
* * *

Закончил поздно. Снова, положив кирку и затушив лампу, двинулся по бесконечно длинному серому коридору в душевую. Принял выговор от прораба за поломанный телефон, обещал исправиться и, стоило тому скрыться за дверью — разнес новый аппарат с удвоенным усердием. Так он оставался вне подозрений: какой кретин, извинившись, тут же возьмется за старое? Пожалуй, только такой, который умудрился поменяться чемоданами с анекдотом...

Мысль о чемодане вернула гнома к реальности. Усевшись на скамейку рядом с семью шкафчиками его бригады, Севентх подтащил к себе злосчастный чемодан и открыл его, надеясь найти внутри хоть какой-то намек на место жительства своего нового друга.

Цветок-зажигалка, листки бумаги, исписанные аккуратным почерком, два гусиных пера и засушенный кленовый лист, выпавший из маленького черного блокнота. Все. Порывшись еще немного, он обнаружил закатившееся в угол чемодана яблоко, алое и сочное: так и хочется откусить. Подавив искушение, он оставил яблоко на месте. Захлопнув чемодан, Севентх задумчиво уставился в стену.

“В конце концов, что я так переживаю из-за какого-то чемодана? Чемодан как чемодан”.
* * *

...Мохнатый дымный шмель носился у остановки, наворачивая спирали вокруг почерневшего от его испарений фонарного столба. Повинуясь долгу любого порядочного гражданина, Севентх раздавил его, соскреб останки несчастного о тонкую белую полосу бордюра и усмехнулся.

— Какой гуманизм! — воскликнул знакомый голос, заставивший гнома вздрогнуть.

— Черти! Эльф! Где ты был? Какого черта наплел мне, что работаешь в отделе маркетинга?!

— Вопросы, вопросы... — Элиет покачал головой, протягивая гному руку. Севентх схватил ее и сжал, что было силы, заставив эльфа недовольно поморщиться. — Руку можешь отпустить. Мне она пригодится больше, чем тебе.

— Никто не смеет надо мной издеваться! Где мой чемодан?! — взревел гном.

Эльф усмехнулся и протянул гному его чемоданчик, старый, с облупленной ручкой. Севентх недоверчиво оглядел его и взял, все еще недовольно буравя эльфа взглядом. Элиет весело улыбаясь, взял свой чемоданчик и повертел его в руках.

— Если обмен дипломатами прошел, то, полагаю, следует перейти к переговорам, — тут он нахмурился. — Ты ведь его не открывал, верно?

— Открывал, — буркнул гном. — Хотел узнать, кто ты такой.

— Но яблоко не ел? — взгляд эльфа стал ледяным, и Севентх невольно удивился, едва выдерживая натиск двух синих ледышек.

— Нет. Не ел, — медленно проговорил он, изумленно наблюдая, как растаивают озера эльфийских глаз.

— Тогда все в порядке, — эльф вытащил из злосчастного чемодана алое яблоко и закрутил его на пальце. — Это мое яблоко, — и, к удивлению Севентха, вновь спрятал яблоко в чемодан.

— Ты не ответил на мой вопрос, — возвращая прежнее самообладание, пробурчал гном.

— На который из них? — эльф невинно улыбнулся. — Ну ладно, ладно, не кипятись. Я действительно не работаю в отделе маркетинга. Но ведь это ничего не меняет — я по-прежнему твой друг.

— Черта с два! Это неправильно. Друзья так не делают.

— Ты когда-нибудь дружил с эльфом? — усмехнулся Элиет.

— Нет. И теперь понимаю, что был прав! — Севентх сплюнул и направился к остановившемуся кэбби.

Эльф, все так же криво улыбаясь, остановил его, положив руку на плечо. Севентх хотел сбросить тонкую ладонь, но, к своему изумлению, не смог этого сделать. Кэбби, не дожидаясь решения их спора, моргнул алыми фарами и унесся в фиолетовый туман, медленно оседающий на землю. Гном проводил его полным тоски взглядом.

“Сейчас я засажу этому эльфу в нос...”

— Пара слов, приятель, — эльф отпустил его, — и, клянусь, тогда ты поймешь, что не следует со мной ссориться.

— Ты мне угрожаешь?! — проревел гном, опуская на землю чемодан.

— Чемоданчик подними, не то опять потеряешь, — ровным голосом сказал Элиет, хотя любой на его месте уже бежал бы прочь, едва увидев разъяренного гнома.

Севентх покраснел.

— Говори, что хотел. Все равно я теперь отсюда не скоро уеду...

— Пара слов, — эльф поднял сжатую в кулак ладонь с двумя оттопыренными пальцами, — или немного больше...

— Кролик, — буркнул гном, глядя на руку эльфа.

— Что? — не понял Элиет.

— Кролик, животное такое, — пояснил гном. — В харчевне через дорогу подают хорошего жареного кролика. Когда я съем, то подобрею, а когда ты платишь за жратву, то нравишься мне больше...

Улыбка эльфа стала несколько беспомощной.
* * *

Черный снег выпал поздно вечером. Он падал на землю с тихим шелестом, отчетливо слышным в пустынном лабиринте серых улиц. Утренние лужи покрылись голубым льдом, а посреди двориков, возле сломанных, брошенных каруселей начали расти первые снеговики. Севентх смотрел на них неприязненно — завтра они уже исчезнут среди черных теней, подкарауливая всякого неосторожного...

Голова немного кружилась от выпитого пива. Каждые двадцать шагов гном останавливался и открывал чемодан, ожидая увидеть там розу-зажигалку и красное, сочное яблоко, и вместо этого наталкивался взглядом на свою медную, пропахшую бензином и потом зажигалку, лежащую на скомканной горе украденных в столовой салфеток, приговоренных к скорому скручиванию и сожжению. А в голове звучал разговор с Элиетом...

— Скажи мне, друг Севентх, почему никто не помнит имен второстепенных персонажей? — спросил Элиет, выдыхая тонкую струю белого дыма.

— Это как, второстепенных? — Севентх оторвался от косточки жареного кролика, которую обгладывал последние пять минут.

— Ну... ты к примеру помнишь, как звали сестер Золушки?

— Не-а. А как? — спросил гном.

— Вот и я не помню. В этом-то вся и проблема, — покачал головой Элиет, осматривая свои пальцы. — Точно так же, как никто не помнит, как зовут семерых гномов Белоснежки...

Севентх вздрогнул, но промолчал, вертя в огромных руках кость.

— Или рыцарей круглого стола, всех, без исключения...

—Чего уж проще — возьми книгу и прочитай, а лучше выучи наизусть, — посоветовал гном.

— Нет. Это было бы как-то неправильно, — не согласился эльф и снова потянулся к трубке, буравя Севентха ледяными глазами. — Как будто я подыгрываю им, специально выделяю для себя. Нужно, чтобы их имена запоминали после первого прочтения непредвзято настроенные читатели — тогда все будет правильно.

— Тогда они ведь не будут этими... второстепенными, что ли? — Севентх отбросил кость в сторону — от этого дурацкого разговора у него пропал аппетит.

— В этом-то и весь парадокс, — вздохнул Элиет. — В этом-то вся несправедливость...

Гном медленно кивнул и приложился к пиву, эльф последовал его примеру.

...Севентх подошел к черному снеговику и показал ему два оттопыренных пальца — указательный и мизинец.

— Кролик! — заявил он пьяным голосом и скосил глаза на свою руку, жест которой на языке глухонемых означал слово “yes”. — Больной кролик...

Недолго думая, гном ткнул лишенного морковки носа снеговика в черные бусинки глаз и бросился бежать. Позади него раздался рев разозленного чудовища. Он споткнулся о карусель...
* * *

— А ты почему с забинтованным коленом? — проревел прораб, глядя на Севентха с высоты своего двухметрового роста. В углу рта огромного, покрытого черными волосами верзилы торчала толстая сигара.

— О карусель споткнулся...

— Че-е-его?!

— Но работать могу...

— То-то, — прораб сплюнул сигару и растоптал ее лапой. — Вчера нашел в твоем туннеле окурок, еще раз увижу — убью...

Не считая нужным что-либо добавить, он развернулся и удалился, помахивая хвостом. Севентх проводил его неприязненным взглядом и покосился на раздавленную сигару.

— Окурок он нашел, видите ли... сволочь усатая.

...Кирка скользила по камням, высекая искры. Севентх работал, пока руки не начали нестерпимо болеть, а горячий пот — заливать глаза. Усевшись на поломанную груду камня, он опустил огромные мозолистые руки и уставился в пол, перед глазами мелькали красные сполохи в память о россыпях искр, которые он наблюдал последние два часа. Даже они были лучше окружающей его серости.

Вытащив из-за пояса трубку с золотым мундштуком, он набил ее трубочным зельем. “Окурки ему, видите ли, не нравятся...”

Накурившись вдоволь, Севентх подтащил к себе чемодан и вытащил из него бумажную салфетку, аккуратно смотал ее, бросил на пол и втоптал, предварительно посыпав пеплом.

В душе он всегда был бунтарем.

Тонкий огонек масляной лампы метался на кончике фитиля в предсмертной агонии. Когда он потух, Севентх оказался в кромешной тьме. Ничего. Даже темнота лучше обыденной серости.

— Знаешь, в чем наша проблема? — спросил его Элиет, когда они в обнимку вышли из харчевни. Тогда черный снег только начинал падать, и никаких снеговиков не было и в помине, лишь в черных подворотнях медленно росли первые кучки нерастаявшего снега...

— В том, что мы сейчас нипочем не поймаем кэбби, — уверенно заявил Севентх.

— Нет. В том, что нас окружает серость и обыденность, — меланхолично заявил Элиет.

— Не-е, — протянул гном, ловя языком черный снег. — Сейчас все черное. И фиолетовое. А лужи вообще голубые. Хе.

— Я не о том, — махнул рукой Элиет. — Мы с тобой серые. Ты и я.

— А я думал, что это хафлинги дальтоники...

Севентх встал, поплелся в забой и вернулся с киркой.

— ...У меня такое чувство, что мы с тобой вторичные персонажи какой-то сказки. И эта сказка не про нас. Поэтому все вокруг для нас серое и обыденное, вот посмотри... — эльф порылся у себя в чемодане и вытащил шариковую ручку. Севентх нахмурился: когда он рылся в чемодане, видел только гусиные перья. Эльф пощелкал ей перед лицом гнома. — Это — меч современности.

Севентх посмотрел на него, как на умалишенного.

— Нет, ты просто подумай, — эльф перехватил ручку и махнул ей в воздухе, словно рапирой. — Триста лет назад наши предки решали все спорные вопросы, извлекая мечи и рубя друг друга в кровавый гуляш. Красиво, правда? Именно так рассказывают про это сказки и легенды. Красиво. Сейчас же стоит запахнуть жареным, как на сцене появляется шариковая ручка и корявым почерком подписывает банковский чек, контракт или распоряжение об увольнении. Все. Видишь красоту?

— Нет.

— Вот и я не вижу. Хотя она должна быть... ведь будут же сочинять про нас легенды и сказки наши далекие потомки. Они эту красоту увидят, так же, как мы видим ее в нелепом размахивании тяжелыми железяками. Мы с тобой видим лишь серость обыденности. И это лишний раз показывает, что эта сказка не про нас...
* * *

Севентх встал, хрустя суставами, и, не зажигая лампы, поплелся к серому пятну света, обозначавшему выход из туннеля. Некоторые народы видят так свое посмертие. Глупые.

Возле семи шкафчиков его бригады гнома ждало разочарование: телефон поставили железный. Тот самый, из его кошмаров, который невозможно разбить хорошим ударом о стену. Севентх упал на скамью и закрыл глаза руками. Так они скоро и пожарную сигнализацию в лифте поставят. Или поменяют лифт — на новенький, с иголочки, серый, без красивой узорчатой железной решетки и скрипучего медленного хода. Без лифтовой демократии и посиделок на чемоданах...

Посидев так минут сорок, Севентх встал, поплелся в забой и вернулся с киркой. Разбив телефон вдребезги, он бросил ее рядом, потом привстал на цыпочки и куском угля написал на серой стене: “Прораб — дурак”.

— Ты знаешь, я почти каждый день ворую салфетки в столовой и бросаю окурки в своем забое, — признался он Элиету, — а иногда разбиваю стоящий в коридоре телефон...

— А я, думаешь, просто так ряжусь сотрудником отдела маркетинга? — пожал плечами эльф. — Все это попытки разбавить серость. Нелепые, конечно, ты все так же работаешь в шахте, а я живу в лесу. Потому что нам так положено.
* * *

Выйдя на улицу, он поплелся к остановке кэбби, посматривая на рыжее небо. Сгорбившись, он шествовал мимо серой стены, мимо рекламных плакатов и фотографий главы Корпорации. Подошел к месту, где вчера растоптал дымного шмеля, и поворошил ногой его останки. Ветер тут же подхватил их и унес в туман.

По асфальту дороги полз наполовину растаявший черный снеговик, волоча за собой окровавленную метлу. Пронесшийся кэбби переехал его, оставив на сером панцире дороги только мыльные пузыри растекшегося снега. Севентху было жаль снеговика. Наверное, ему тоже было так положено...

— Вот и хафлинги притворяются дальтониками и красят волосы в зеленый и фиолетовый цвет. Но при этом носятся по коридорам, как жареные кролики, и остаются редкими пронырами...

— Грустно как-то это все, Элиет. Получается, что мы вторичные персонажи?

— Получается, что так...

Севентх подошел и подобрал метлу снеговика, чтобы убрать ей остатки несчастного в сточную канаву — нечего пугать прохожих. Закончив свое дело, он бросил метлу рядом с покойным и занял свое прежнее место на остановке, теребя ручку чемодана...

— А знаешь, в чем проблема? — спросил Элиет.

— В чем?

— Мы не в состоянии нарушить ни одного серьезного правила. Все наши выходки, по сути, так же серы и вторичны, как и мы сами. Разбитый телефон, сигареты в коридорах, крашеные волосы... все, чтобы обратить на себя внимание будущих читателей. Все это глупо и бесполезно. Кому будет интересно читать сказку про гнома, который ломал телефоны и курил в лифтах, и эльфа, который рядился под коммивояжера?

Гном промолчал.

— Нет, — ответил за него Элиет. — А все потому, что надо совершить подвиг. Спасти принцессу, убить дракона, найти сокровище. Именно такие банальности прежде всего интересуют читателей.

— Ну, так в чем проблема? — в недоумении воскликнул гном. — Давай сюда свой меч современности, и за дело...

— Проблема в том, что всех драконов разобрали, принцесс сожгли, а сокровища выкопали бездомные археологи, — безрадостно сказал Элиет, пощелкивая своей ручкой.

— Но ведь так нечестно! — возмутился Севентх. — Нужно что-то делать...

— Да, и я даже знаю, что.

“Яблоко. А ведь оно мне сразу не понравилось...”

Кэбби остановилось перед ним, хлопнув дверями. Машинист кивнул гному рукой — залазь, мол, долго ждать не буду. Стоящий на остановке Севентх сжал потной ладонью чемоданчик.

— На любое действие мы найдем противодействие, — Элиет ухмыльнулся и завертел красный плод на пальце. — Если все геройские поступки нашего времени разобраны, то почему бы не войти в историю, совершив великое злодеяние?

— Ну, потому что за это убивают, — почесал затылок гном.

— За геройство тоже часто убивают, — фыркнул эльф, — только об этом редко пишут. Здесь, дорогой друг, мы подходим ко второму парадоксу современности...

Машинист махнул на него рукой и, дернув за рычаг, привел кэбби в движение. Сверкая белоснежным корпусом, оно скрылось в тумане, обдав Севентха теплой водой из растаявших голубых луж. Ругаться он не стал. Это тоже было обыденно.

— Что происходит с персонажами, которые нарушают действительно суровые, я бы даже сказал, фундаментальные правила? — Элиет казался очень довольным собой. В небе, проглядывая через смог вечернего тумана, кружили фиолетовые тучи, с которых сплошной стеной сыпался черный снег.

— Ну-у, их убивают?

— И даром бы просто убивали, — сжал зубы эльф. — Их превращают в соляные статуи. Оруженосцы, выступающие против драконов, сгорают, так и не произнеся своих, быть может, самых важных в жизни слов. Глупцы, вызывающие джиннов вместо Синдбада, становятся жертвами обмана, и об этом лишь упоминают вскользь. Правила нарушаются, редко, но нарушаются, и за это приходится платить.
* * *

В столовой его ждал неприятный сюрприз: бумажные салфетки больше не выдавали. Севентх уныло поплелся к своему столику, гадая, где он еще возьмет столько бумаги на окурки. Гамбургер был пресным и безвкусным, как всегда. Основным составителем его, как и раньше, был холестерин.

“Интересно, когда через три сотни лет молодые гномы будут читать про наше время в учебниках истории и наткнутся на фразу “Тогда они ели на обед только гамбургеры”, — будут ли эти чертовы крысиные отбивные казаться им вкуснее, чем мне?!”

Все это было чертовски несправедливо. Перед глазами гнома всплыл его предок, в черных помятых латах и рогатом шлеме, с боевым топором за спиной:

— Ну так возьми выходной, — пожала плечами принцесса и улыбнулась.

— Жареный барашек?! — взревел он, потрясая своим оружием в ответ на незаданный вопрос Севентха. — Да меня тошнит уже от этой гадости!

“По-моему, я начинаю сходить с ума...”

— Яблоко, — эльф легко крутил его на своем пальце. — Это плод мифический и легендарный. Яблоко раздора, молодильные яблоки, яблоко познания... С яблока началось изгнание людей из райского сада, что уж там познали Адам и Ева, откусив от него, — это неважно. Важно лишь само яблоко. “Ибо оно суть мистерии магической и тайной”.

— Ты предлагаешь мне яблоко? — гном срыгнул и пьяными глазами уставился на крутящийся фрукт.

— Вот еще! — возмутился Элиет. — Это мое яблоко. Сочное, красивое, спелое — и не серое! А знаешь, почему? Потому что оно таит в себе сладостный секрет.

— Что еще за секрет? — удивился гном.

— Это неважно. Пока что. Важно лишь само яблоко. Факт его, так сказать, наличия.

Севентх откусил кусок гамбургера, пожевал его и сплюнул прямо на пол, залив остатками пива, после чего поднялся на ноги и вышел из столовой, не оборачиваясь.
* * *

...На следующий день он пришел на работу с опозданием. Над городом ровным строем летела эскадрилья дымных шмелей, и дышать отравленным воздухом было тяжело и противно. Кирпичные стены острыми углами нависали над ним, сплетаясь над головой в черные монументы домов. Дворники убирали останки снеговиков их же метлами. Скоро все сточные канавы будут полны углем и морковью...

Возле разломанного железного телефона стоял прораб, постукивая лапой по полу. Его пушистый черный хвост бешено дергался, что было явным признаком ярости. Увидев Севентха, он решительной походкой направился к нему, грызя кончик сигары.

— Эй ты, урод! Ты что о себе возомнил! — заорал он на гнома, скрипя зубами. Усы его топорщились во все стороны двумя белыми морскими ежами.

Севентх молча достал шариковую ручку и, агрессивно щелкая ей, потыкал в прораба. Тот зашипел и отскочил.

— Меч современности! — гордо провозгласил гном и направился в свой забой, натянув на голову шахтерский шлем с перегоревшей лампочкой. Уже уходя в глубь забоя, он развернулся и бросил прорабу:

— Шпоры на сапогах протри!

— Ничего, посмотрим, как ты запоешь перед главой Корпорации! — проревел ему вслед жирный черный кот, зачем-то напяливший алые дамские сапожки с нелепыми медными шпорами, на которые налип навоз.
* * *

— Я, и-и-ик, обреченный в камень! — обнимая свободной рукой эльфа, сказал Севентх.

— Облеченный в камень, — поправил Элиет.

— Не перебивай! — проревел гном, стискивая мощной пятерней плечо друга. — Я обреченный! И-ик! Целыми днями рублю его киркой, потею и покрываюсь морщинами от напряжения, целыми днями выгребаю из забоя его осколки в поисках этих дурацких алмазов. А что такое, по сути, алмаз? Тот же уголь, тот же камень... Я приговорен к этому чертовому камню, обречен к нему! В него...
* * *

Он закончил работу и, раздевшись, зашел в душ. Горячей воды не было, и он долго стоял под ледяным потоком. Перед глазами плясали искры. Когда он вышел и, двигаясь немного скованно, оделся, довольный прораб подбежал к нему и сказал, нахально улыбаясь:

— Тебя хочет видеть глава Корпорации!

— Вот и славненько, — сказал гном и, взяв чемодан во внезапно вспотевшие ладони, направился к лифту.

Кот проводил его недоуменным взглядом.
* * *

— Мне нужна помощь седьмого гнома, — напрямик сказал ему Элиет, протягивая яблоко. — Ты понял, что нужно сделать? Потом — либо конец серости, либо соляные статуи...
* * *
В общем, пошёл я спать. Ждите продолжения завтра, не забудьте отписаться об рассказе.